Лена Зайдель: "Левиафан" и я 

Рассказ "Левиафан и я" был опубликован в 65 номере журнала "Зеркало", в мае 2025 года


"Левиафан" и я

Тема

Давным-давно, в самом конце 70-х, когда мне было шестнадцать лет и я была прилежной ученицей тель-авивской художественной школы "Тельма Елин", я получила неожиданное задание от преподавательницы истории искусств, Мирьям Тувии (1) : выбрать тему итоговой работы для аттестата зрелости. Любую тему, имеющую отношение к искусству. Радуясь такому удачному повороту событий, я задумала написать о неофициальном искусстве.
В то время мы уже три года как жили в Израиле, и в моей памяти были еще совсем свежи рассказы моих родителей о неофициальных квартирных выставках в Ленинграде и фотографиях, которые мой папа умудрялся на этих выставках заснять. Папины черно-белые фотографии (их мы иногда печатали вместе, при красном свете, в ванночках с растворами проявителя и закрепителя) приводили меня в восторг, особенно в сочетании с такими загадочными словами как "запрещенное искусство". Помню, в свои неполные тринадцать лет я долго ломала голову, разглядывая портреты, пейзажи и натюрморты, отчаянно пытаясь понять, что же в них такого "запрещенного". Потом я долго изводила обоих моих родителей просьбами объяснить мне, почему эти картины нельзя выставлять (точнее можно, но тайно), почему их надо скрывать от широкой публики и что именно превращает их в запретные. Мама, как правило, говорила: «Ну, спроси у папы», а папа отвечал, что эти работы слишком необычно стилизованы, что линии на них изломаны, что образы искажены и что трактовка и подача – нестандартные. «Ну и что, что стилизованы? Ну и что, что изломаны? Ну и что, что нестандартные?..» Ведь искусство и не должно быть "стандартным", не унималась я. И как-то раз папа решил ответить мне более обстоятельно: «Думаю, дело в том, что это не реализм... Точнее – не соцреализм. Соцреализм, считается у нас официальным стилем, а все что НЕ ОН, то – запрещено выставлять (т.е., выставлять конечно можно, но только тихо).» Этот папин ответ меня неожиданно убедил, и на некоторое время я успокоилась. Ровно до тех пор, пока Мирьям Тувия не предложила выбрать тему.

 

Рекомендация Мирьям

– Я выбрала тему, – сказала я Мирьям, – я буду писать о неофициальном искусстве в России.
Мирьям подняла на меня свои серо-голубые, умные глаза и сказала:
– Тебе нужен руководитель. Обратись к Михаилу Гробману(2). Он поможет тебе с материалами для твоей работы.
– А кто такой Михаил Гробман? – спросила я.
– Художник, поэт и теоретик искусства – ответила Мирьям.
– А у вас есть его телефон? – спросила я. 
– Поищи в справочнике, – посоветовала Мирьям.
На следующий день, отыскав имя Гробмана в справочнике "Дапей захав" и выяснив, что он живет в Иерусалиме, я набрала номер:
– Здравствуйте, – сказала я, – меня зовут Лена Рабинович. Я учусь в художественной школе и задумала писать работу о неофициальном искусстве. Мирьям Тувия посоветовала мне обратиться к вам. Могу ли я приехать к вам в среду утром, на следующей неделе?
– Да, конечно, – ответил Гробман, – записывай адрес.


Первый визит и экзамен

Миша Гробман и его жена Ира встретили меня радушно, без снобизма и, как мне показалось, даже с некоторым любопытством. Я описала ситуацию, рассказав о своей школе, о неофициальных выставках, о папиных фотографиях и о том, что побудило меня выбрать эту тему. Гробман спросил могу ли я назвать имена участников квартирных выставок. Никаких имен я, конечно, не знала, – мой папа никогда их не называл. Затем Гробман поинтересовался, с кем я предпочитаю общаться, – с русскими или с израильтянами. Я ответила, что мне интересно и там, и там. Затем Гробман спросил училась ли я рисованию до приезда в Израиль. Я сказала, что с десяти до тринадцати лет училась в художественной школе №1, на Фонтанке(3) , что с четырех лет – все время рисую, а сейчас беру уроки рисования у художника Бори Юхвеца, живущего по соседству. «А, так Боря Юхвец – твой сосед, – сказал Гробман, – мы о нем слышали от Лены Кац...»  Затем Гробман спросил, какую литературу я сейчас читаю и каких поэтов и художников люблю. Я сказала, что в данный момент читаю журнал "Время и мы" (4) и перечитываю "Школу для дураков" Саши Соколова. Сказала, что книга "Школа для дураков" у меня настольная, и что у меня над кроватью висит цитата из этой книги: «С сожалением о невозможном и утраченном. С грустью. С лицом человека, которого никогда не было, нет и не будет»(5) .
– Почему ты выбрала именно эту цитату? – спросил Гробман.
– Потому что мне захотелось нарисовать такое лицо... – ответила я.
Из поэтов я назвала Ахматову, Цветаеву, Блока и Маяковского. Гробман спросил какое стихотворение Маяковского мое любимое. 
– «Приду в четыре, – сказала Мария. Восемь. Девять. Десять.,» – процитировала я. 
– А художники? – спросил Гробман.
– Ну, из израильских, мне интересны работы Ардона, Кадишмана и Пинхаса Коэна-Гана... – сказала я.
– А еще какие художники тебе интересны? – не унимался Гробман. 
– Брейгель, Брюллов, Пауль Клее и Вазарели, – ответила я.
– Гремучая смесь, – сказал Гробман, – а Вазарели-то тут при чем?
– Вам не нравится Вазарели? – спросила я, – А что вы о нем думаете?
– Мне только этого сейчас не хватало – думать о Вазарели... Идем, я покажу тебе свой архив. – Тут я поняла, что, вроде бы, прошла его экзамен. 
Гробмановский архив произвел на меня сильное впечатление. Гробман снимал со стеллажей какие-то папки, извлекал из них репродукции, фотографии, многочисленные журналы и статьи: он показывал и рассказывал, а я усердно конспектировала. Помню, как я приостановилась, разглядывая репродукции картин Владимира Вейсберга:
– На этих репродукциях ничего не видно, – сказала я.
– Ну, такой уж он художник, что "ничего не видно", – ответил Гробман и, снабдив меня целым ворохом статей и каталогов, отправил домой с напутствием:
– В следующий раз я хочу видеть твои конспекты по поводу всего, о чем мы сегодня говорили.

Красивая и глупая

В течении последующих двух лет, я периодически приезжала в Иерусалим, показывала Гробману свои конспекты, а он рассказывал мне о неофициальном искусстве, о себе, о группе "Левиафан", о свободных художниках и об их судьбах. С гробмановской легкой руки, по материалам его архива, я написала серию кратких очерков о Владимире Яковлеве, Илье Кабакове, Комаре и Меламиде, Владимире Вейсберге, Эрнсте Неизвестном, Оскаре Рабине, Владимире Янкилевском, Игоре Ворошилове, Борисе Лаврове, Эдуарде Курочкине, Алексее Смирнове, Льве Нусберге, Эрике Булатове, Евгении Крапивницком, Владимире Пятницком, Михаиле Шемякине, Михаиле Шварцмане, Эдуарде Штейнберге, Эдуарде Зеленином и, конечно, о самом Мише Гробмане.

Как-то раз, Гробман попросил зачитать ему вслух что-нибудь из моих конспектов. Я зачитала отрывок предисловия и пару абзацев о нем самом:

«... В конце 50-х годов, в Москве возник литературно-художественный авангард, который по сей день остается малоизученным явлением, несмотря на массу сенсационных материалов, опубликованных на Западе. И если выставки новых художников происходят изредка за пределами СССР, то сочинения большинства литературных новаторов остаются неизвестными и распространяются в среде наиболее образованной русской интеллигенции.

Как литературные, так и художественные авангардисты, в большинстве, не занимаются политикой. Они целиком заняты проблемами чисто духовного плана и поиском новых интеллектуальных путей. Участие евреев в этом новом культурном возрождении было непропорционально велико и правильно было бы называть это явление – Еврейско-Русской культурой 20-го века. 

Искусство России после 2-ой Мировой войны, можно разделить на три категории: искусство официально-пропагандистское, искусство либеральное и искусство нонконформистское...»

– А теперь – отрывок про вас, – говорю я, и зачитываю дальше:

«Михаил Гробман – основоположник метода магического символизма, первый манифест которого был написан им в середине 60-х годов: "Метод магического символизма не замкнут в рамках действий одного типа и не ограничен в использовании материала, ибо магический символизм – это не стиль и не цель, но идеологическая система, помогающая душе человека освободиться."

Центральное место в творчестве художника занимают фантастические работы, базирующиеся на основах еврейской мистики и пластики. Его картины населяют фантастические образы зверей, птиц, людей. В России им производились всевозможные экспериментальные работы, связанные с пространством, символами, геометрическими фигурами. Параллельно также велась работа с большим количеством сатирических элементов и было сделано множество иронических рисунков...»

– Ну что ж, – сказал Гробман, – неплохо... Работай дальше... А теперь скажи мне, что ты думаешь о группе Левиафан? Ты вообще понимаешь, чем мы тут занимаемся?

– Я читала манифест Левиафана и несколько статей о магическом символизме и еврейской мистике. О буквах, знаках и символах... Не могу сказать, что я все до конца понимаю, но фотографии, сделанные на Мертвом море, мне очень нравятся, – сказала я.

– И что же тебе в них нравится? – настаивал Гробман.

– То, что они загадочные и чем-то напоминают фрески святых... только у вас они черно-белые.

– Каких еще таких святых? – насмешливо спрашивает Гробман.

– Да, любых святых... например тех, которых рисуют на стенах в храмах или тех, которые на фресках Джотто... И потом, – добавила я, – у вас есть одна работа, которая называется "Мессия" – фотография, где вы стоите на берегу моря, в белой простыне, над гладильной доской с треугольником.

– Ну да..., – говорит Гробман, – только это не гладильная доска, а МАГИЧЕСКИЙ ОБЪЕКТ.

– Ну, хорошо. МАГИЧЕСКИЙ ОБЪЕКТ... А можно сказать, что Мессия – святой? – спрашиваю я.

– Можно... – говорит Гробман, – А теперь, поговорим о действительно важном: я предлагаю тебе вступить в группу Левиафан. 

Воцарилось молчание. Я потеряла дар речи и уставилась на Гробмана. Гробман многозначительно молчал.

– Мне?!.. Вступить в группу?! Но зачем?! – испуганно спросила я.

– То есть как "зачем"?! Я предлагаю тебе стать членом самой авангардной группы в мире, а ты еще спрашиваешь зачем? Ты вообще понимаешь, ЧТО я тебе предлагаю?! – воскликнул Гробман.

– Ну..., – сказала я, – не совсем...

– Ну и ну, – вздохнул Гробман, – ты, конечно, красивая девочка, но пока – глупая... Ничего страшного: и для таких как ты, тоже найдётся место в Левиафане. 


Подготовка

После недолгих раздумий я присоединилась к группе "Левиафан" и сообщила об этом своим родителям . Папа пожал плечами и спросил, что это значит и чем это мы (точнее я) собираемся там заниматься. А мама пошла читать первый манифест "Левиафана"(7) . Я показала несколько фотографий перформанса на Мертвом море и попыталась объяснить, что такое магический символизм. "– Чушь какая-то," – сказал папа. "– Интересные фотографии," – сказала мама. "– А рисовать-то, Гробман умеет?" – спросил папа. "– А почему ваша группа против Леонардо, Микеланджело и Рембрандта(8) ?.. – неужели и ты против них?" – с тревогой спросила мама, обожающая классическое искусство во всех его проявлениях, (с пяти лет регулярно водившая меня в Эрмитаж и Русский Музей). "– Ну, – сказала я,  – конечно, Гробман умеет рисовать... и, конечно, я ничего не имею против Леонардо, Микеланджело и Рембрандта... Да и Гробман против них тоже ничего не имеет... Тут совсем про другое: имеется в виду, что сегодня, уже необязательно рисовать так, как это делалось раньше... Тут о том, что сегодняшние художники должны искать новые способы выражения, а не рисовать до посинения подражая классикам"... "– А что уж такого плохого в подражании классикам?" – спросил папа (который тоже периодически водил меня в Эрмитаж). "– Да ничего, наверное, плохого, – сказала я, – только, это не является задачей нашей группы..." "– А что является задачей вашей группы?!" – настаивал папа," "– Ну, смотри, – сказала я, – вот, тут написано: ‘...Три основания определяют нашу художественную позицию: 1. Примитив. 2. Символ. 3. Буква... ’"(9)  "– Не буду я читать этот бред," – сказал папа. "– Ну, не читай..." – сказала я, надеясь, что разговор окончен. Но, не тут-то было. "– А что именно ты собираешься делать в этой чокнутой группе? И-и... кто там еще? Что за люди?.."  – не унимался папа. "– А-а, ну – это очень просто, – сказала я притворно-непринужденным тоном, предчувствуя скандал и пытаясь успокоить папу: – Раньше в группе были только три художника: Гробман, Офек(10) и Аккерман(11). А сейчас состав поменялся. Сегодня там, конечно, сам Гробман – он глава группы, Ира (12) – его жена, Боря Юхвец(13), Илья Зунделевич(14), художник по имени Григорий Патлас(15) (которого я еще не видела), возможно, еще пара художников (или фотографов), и мы с Диной Блих(16). Будем встречаться у Гробманов и обсуждать идеи будущих выставок..." " – Обсуждать идеи... – презрительно фыркнул папа, – А у тебя есть ИДЕИ?" "– Пока нет, но будут, – весело ответила я, и спросила: – А почему ты злишься?" "– Да потому, что я не понимаю, зачем этим великовозрастным дядям понадобились две школьницы?!" – ответил папа. "– Ну, во-первых: там не только дяди, но и тети. Во-вторых: это не просто тети и дяди, а художники. В-третьих: мы не просто школьницы, а художницы. В-четвертых: школу я уже закончила и скоро пойду в армию. В-пятых: мне ужасно интересно узнать, как это – работать в группе. В-шестых: сейчас, пока ничего не происходит. В-седьмых: ты и мама – можете прийти на обсуждение. Я уверена, что Гробман не будет против..." Мне показалось, что "довод №7", наконец убедил моего папу: "– Ну, если так, то ладно," – неожиданно миролюбиво сказал он.  
На самом деле и "довод №6" тоже оказался актуальным: полтора года после вступления в группу, ни в каких перформансах я не участвовала. На совместные обсуждения нас с Диной поначалу не приглашали, так что вопрос о присутствии моих родителей на сходках группы отпал сам собой. Но, к концу второго года Гробман сообщил, что готовится очередная выставка "Левиафана"(17) и дал нам с Диной задание: "– Придумайте какие-нибудь постановочные фотографии на библейскую тему." Мы пошли ломать голову и делать наброски. Через пару дней мы додумались до съемки полуабстрактных объектов на природе и поняли, что нам необходим профессиональный фотограф. Мы обратились к Грише Виницкому(18)  – другу моих родителей. Гриша сопротивлялся и ни на какую природу с нами ехать не хотел. Говорил, что мы недостаточно подготовлены, требовал более подробного описания задачи и никак не мог взять в толк, зачем нам вообще понадобилась вся эта затея. Мы пытались объяснить, что "природа" – это совсем недалеко, что можно все отснять и около дома, или тут близко – на берегу моря... и, что главное, – чтобы светило солнце, потому что нам нужна четкая тень от наших объектов. Но Гриша все упирался и говорил, что все это бестолково, абсолютно бессмысленно и что он не станет работать над таким идиотским и непродуманным проектом. 
Причина такого яростного Гришиного сопротивления нам с Диной была непонятна. В ту пору нам казалось, что ради искусства все окружающие должны с радостью соглашаться почти на все. Нас очень удивило то, что Гриша не только не обрадовался, а даже попытался отговорить нас от участия в этом проекте. "– А давайте позвоним Гробману, – сказала я, – Может он нам, еще что-нибудь расскажет?". "– Я сам ему позвоню," – сердито сказал Гриша и набрал номер. Он строго изложил Гробману суть дела и через пару минут мы услышали: "– А-а-а, конечно... да-да, конечно... ну да, понятно..." Нам с Диной было очень любопытно, что же такого Гробман мог рассказать несговорчивому Грише, но тогда мы так и не додумались. 
Сегодня мне кажется, что я могу приблизительно предположить, что мог сказать Гробман. Возможно, он обстоятельно объяснил Грише, что фотографии будут опубликованы в солидном каталоге группы "Левиафан" и войдут в историю не только под нашими скромными именами, но и под именем Григория Винницкого... Так или иначе, но, повесив трубку, Гриша обреченно произнес: "– Ладно, берите свои ‘поделки’ и попробуем что-нибудь поснимать." Мы подхватили заготовки своих "недоделанных" объектов и почему-то решили снимать на фоне апельсиновой плантации, возле моего дома в Ганей Тиква(19). До сих пор не могу понять, почему мы выбрали именно эту локацию, тем более что на фотографиях плантация никак не фигурировала. Но день-таки выдался солнечный, Гриша больше не возражал и, обнаружив на плантации небольшую лужайку с водопроводным краном, мы занялись подготовкой объектов. 
Мы набрали воду в прозрачный полиэтиленовый мешок, бросили туда несколько небольших, округлых камней и подняли мешок к свету.  "– Вот, – сказали мы Грише, держа полиэтиленовый мешок высоко в воздухе: – Солнце светит сейчас прямо сквозь воду. Это нужно срочно зафиксировать." "– Я, конечно, могу это отснять, – со вздохом произнес Гриша, – но знайте, что на мой взгляд в этом нет абсолютно никакого смысла." "– А нам на уроках истории искусств говорили, что смысл иногда рождается в процессе работы и необязательно должен быть заготовлен заранее," – хитро улыбаясь сказала я. "– Ужас какой-то", – сказал Гриша, но все же сделал несколько снимков полиэтиленового мешка с камнями, на фоне неба. (Позже, в каталоге выставки группы "Левиафан", эта работа получит название בראשית ("Берешит" – "Книга Бытия" или "Сотворение мира"). 
Для следующей фотографии Дина перевязала ниткой несколько тонких пластмассовых палочек. Получилось нечто похожее на лестницу. Гриша безропотно отснял и эту хрупкую конструкцию, вместе с резкой тенью на песке. (В каталоге выставки эта работа получит название סולם יעקוב ("Сулам Яаков" – "Лестница Иакова"). В тот день, мы соорудили еще несколько объектов из палочек, камней и воды. Гриша больше не шипел, а еще через неделю мы с замиранием сердца разглядывали черно-белые фотографии. Все трое были поражены неожиданным результатом. "– Поздравляю! – сказал Гриша, – кажется, у вас получился этот ваш ‘магический символизм’..."


Открытие

Открытие выставки группы "Левиафан" состоялось в фойе иерусалимского театра, летом 1982 года. На открытии было довольно много народу и наибольшее внимание привлекла работа Гробмана "Ленин в зеленых штанах" – все обсуждали эту небольшую работу и громко хихикали. Помню, как я долго разглядывала черно-белую фотографию Ленина стоящего на фоне книжных полок, в штанах выкрашенных Гробманом в темно-зеленый цвет и внимательно изучала надпись под фотографией:

"ВЛАДИМИР ИЛЬИЧ ЛЕНИН В ЗЕЛЕНЫХ ШТАНАХ НА ФОНЕ ПОЛНОГО СОБРАНИЯ СОЧИНЕНИЙ АЛЕКСАНДРА ИСАЕВИЧА СОЛЖЕНИЦЫНА". 1918 ГОД. ЦВЕТНОЕ ФОТО С НАТУРЫ."

Меня занимал один вопрос: какое отношение имеют зеленые штаны Ленина к магическому символизму? Помню, как я спросила об этом Борю Юхвеца и он ответил, улыбаясь во весь рот: "– Зеленые штаны Ленина имеют отношение практически ко всему... И, тем более, к магическому символизму!" Ответ мне не понравился, я отошла от Юхвеца и направилась к нашим фотографиям, заметив, что наши "мистические объекты" разглядывались публикой с ничуть не меньшим интересом, чем работы остальных участников. Позже, одна из наших фотографий, вместе с репродукцией работы Бори Юхвеца была опубликована в статье Илана Нахшона, в газете "Едиот ахронот". Статья, с обидным названием: (20)"לוויתן הוא דג קטן" ("’Левиафан’ – это мелкая рыбешка") , довольно развернуто освещающая выставку, оказалась не слишком комплементарной. Я спросила у Гробмана, что он думает по этому поводу. "– А зачем мне об этом думать? – ответил Гробман, – главное, что написали..." "– А разве не важно, что именно про нас написали?" – удивилась я. "– Разумеется – нет", – ответил Гробман, оставив меня в легком замешательстве.

Обходя выставку, мы с Диной еще раз обсудили вызывающие "страх и трепет" фотографии Гробмана из серии "Ангел смерти"(21) , сделанные на Мертвом море, в 1978 году, где на фоне окаменевшего ландшафта стояла загадочная фигура, завернутая в белую простыню с черными письменами. Помню, как меня заворожили фотографии Ильи Зунделевича с плывущем по воде словом אות ("От" – буква, знак) (22). На выставке также были работы Владимира Яковлева(23) , Льва Нусберга(24) и Григория Патласа, – правда, эти работы вызвали у меня намного меньше вопросов, чем зеленые штаны Ленина.

Для нас с Диной – это была первая групповая выставка. Мы расхаживали по залу и рассказывали о своих работах всем желающим. Мои родители тоже пристально разглядывали выставку и, похоже, испытывали смешанные чувства. Точнее: мама сияла от гордости и задавала вопросы, а папа морщился и пожимал плечами. Позже, когда я показала им статью о выставке, мама зааплодировала, а папа удивленно поднял бровь. Помню, что расспросы по поводу деятельности группы на некоторое время прекратились.



Хлебников 100

Следующий перформанс Левиафана состоялся в центре Тель-Авива, на улице Дизенгоф, в ноябре 1985 года. Этому событию предшествовала тщательная подготовка. На этот раз, в составе восьми человек, мы собрались у Гробманов. На сходке присутствовали: Миша и Ира Гробманы, Боря Юхвец, Мара и Илья Зунделевичи, Марк Капчиц(25) и мы с Диной. Гробман объявил, что предстоящая акция будет посвящена столетию со дня рождения поэта Велимира Хлебникова(26). Мы с Диной попытались возразить: что, мол, Хлебников малоизвестен в Израиле и переводы его стихов на иврит тоже малоизвестны... И-и-и что, мол, не поймут и не оценят -и-в-о-о-о-б-щ-е, зачем нужно делать такой акцент на таком далеком от израильской культуры поэте, и т.д. ... На что Гробман ответил, сказав, что: "– ... Хлебников всегда актуален, потому-что-он-великий-поэт-футурист (!) и что ежели кто-то с поэзией Хлебникова не знаком, то это его проблемы, а не наши... Да и вообще, с каких это пор нас должно беспокоить, что ‘какие-то-люди-чего-то-там-не-знают’... Не знают – так узнают. Или – нет." "– Каррроче, – сказал Гробман, – дело решенное, обсуждать тут нечего и пора приниматься за работу". "– И за какую-ж-такую работу нам пора приниматься?" – спросила я. "– Нужно соорудить большую белую палатку на древке и несколько флагов," – сказал Гробман. "– Я не умею сооружать палатки", – сказала я. "– С этим мы тебе поможем," – сказал Гробман. "– А где мы возьмем древко?" – спросила я. "– Древко – это не твоя забота." – ответил Гробман. "– А что будут делать все остальные?" – спросила я. "– Ты и все остальные будете рисовать флаги," – ответил Гробман. "– А какие флаги?" – спросила я. "– А вот флаги я сейчас приблизительно набросаю..." – сказал Гробман и быстро сделал набросок флагов, где сначала появилась четвероногая буква "шин" в круге, затем слово "Левиафан" по-русски и на иврите (тоже в круге), затем Маген-Давид и еще раз слово "ШИН", где русская буква "ша" была заменена на ивритскую. Затем Гробман пририсовал еще несколько флажков треугольной и четырехугольной формы с зубчиками и сделал приблизительный набросок "палатки" с надписью "Хлебников 100". Все это время Юхвец отпускал какие-то мелкие шуточки, перешептывался с Ильей и подмигивал Гробману. Марк насупленно молчал. Мара улыбалась и тихо разговаривала с Ирой. Кроме нас с Диной, Гробману никто не возражал. По-видимому, все были согласны с концепцией столетия со дня рождения Хлебникова...

Дальше помню лишь отдельные эпизоды:

Помню себя, по букве вырезающую надпись "ВЕЛИМИР ХЛЕБНИКОВ 100-е чудо будень" и приклеивающую большие черные буквы на непомерно огромную, белую клеенку. Помню, как на цветастых клеенках мы вместе Марком вырисовывали акриловыми красками флаги с символами "Левиафана". Помню, как мы писали на флагах: ИГРА В АДУ, ТОФЕТ, НЕЦАХ...(27)

Помню, как Гробман, завернутый в простыню с рукописными шрифтами, шествовал верхом на лошади по улице Дизенгоф, а мы в составе шести человек (Дина, Марк, я, Боря, Илья и Мара), размахивая флагами, несли за ним палатку с письменами. Вокруг нас шумела любопытствующая толпа. Некоторые пытались с нами заговорить. Некоторые требовали объяснений. Некоторые громко вопрошали:"– Кто такой Хлебников?" " – Поэт-футурист, – отвечала я... – умер 100 лет назад." Некоторые спрашивали, что такое "футурист", зачем нам этот поэт и куда мы идем. "– Идите за нами и все узнаете," – отвечала я.

В заметке, опубликованной в журнале "Круг"(28) говорилось, что наше шествие завершилось возле галереи Цви Ноама, где Гробман спешился, мы сложили флаги и наша дневная акция плавно превратилась в поэтический вечер. Гробман и Савелий Гринберг(29) читали стихи Хлебникова по-русски. Аминадав Дикман(30) читал свои переводы Хлебникова на иврите. На вечере также присутствовал издатель литературного журнала "Ахшав", Гавриэль Мокед(31). Поэтический вечер завершился ужином в просторном доме Иры Раухваргер(32) в Яффо. Я смутно помню этот дом. Помню апельсиновый сад, ступеньки, высокие потолки, бесконечно длинный стол в огромной зале, пьяное застолье: знакомые, едва знакомые и совсем незнакомые лица. Помню какого-то журналиста тщетно пытавшегося взять у меня интервью. Я упорно отказывалась что-либо объяснять. "– Идите к Гробману, – говорила я, – он вам все расскажет..."


Эпилог

После ужина в Яффо, мои воспоминания об акции группы "Левиафан" 1985 года загадочно обрываются. Не помню, с кем еще я разговаривала за ужином, не помню, как вернулась домой, не помню, что происходило на следующий день... Не помню ничего, кроме одного короткого телефонного разговора... Через пару дней мне позвонил Миша Генделев(33) и торжественно произнес: 
– Елена, поздравляю вас с участием в творческой акции, о которой сейчас говорит все прогрессивное человечество!.. 
– Издеваетесь?.. – спросила я.
– Ни в коем разе!.. – ответил Генделев.


1] Мирьям Тувия-Боне (1932-2020) – известный израильский куратор, художник и педагог. Родилась в Тель-Авиве. Преподавала историю искусств в художественных вузах, в том числе в институте "Шинкар" в Рамат-Гане, в школе "Калишер" в Тель-Авиве, в педагогической академии"Ораним" в Тивоне. С 1990 по 1994 была главным куратором Музея Израильского искусства в Рамат-Гане. В 1995 году стала главным куратором Музея Искусств в Хайфе. Курировала групповые и персональные выставки. Автор многочисленных эссе и статей об израильском искусстве. 

2] Михаил Гробман (1939) – российский, затем израильский художник, поэт, перформер и теоретик искусства. Один из лидеров и идеолог Второго русского авангарда. Организатор выставок искусства русского авангарда. В 1971 году, вместе с женой Ириной Врубель-Голубкиной, сыном Яшей (Яков Гробман) и дочерью Златой (Лати Гробман), репатриировался в Израиль. Создатель и редактор газеты "Левиафан". Член редколлегии литературно-художественного журнала "Зеркало". В 1975 году организовал группу "Левиафан". Участник многочисленных выставок в России, Израиле, Европе и США. Работы М. Гробмана находятся в коллекции Третьяковской галереи, в музее изобразительного искусства А. Пушкина (Москва), в Государственном Русском музее (Санкт-Петербург), в Музее искусства в Тель-Авиве, Музее Людвига в Кёльне, в Центре Помпиду в Париже и в частных коллекциях в Израиле, США, Германии и России. Автор нескольких стихотворных сборников и многочисленных статей об искусстве. С 1983 года живет в Тель-Авиве.

3] Санкт-Петербургская детская художественная школа №1. Набережная реки Фонтанки, дом 18.

4] "Время и мы" – русский эмигрантский литературный и общественно-политический журнал. Выходил в Тель-Авиве с 1975 по 2001 гг. В Нью-Йорке – с 1981 года.

5] Цитата из книги С. Соколова "Школа для дураков", стр. 124. Издательство "Ардис", 1976.   

6] "...и сообщила об этом своим родителям." – Ольга Рабинович (1936-2009). Родилась в Ленинграде. Феликс Рабинович (1936-2007). Родился в Рогачеве. Ольга и Феликс Рабиновичи – мои любимые родители, которые всегда поддерживали мои творческие начинания и с самого раннего детства прививали мне любовь к искусству и литературе. Мама (Ольга Рабинович) до 27 лет танцевала в кордебалете Мариинского театра в Ленинграде, позже работала цветокорректором на киностудии "Леннаучфильм". В 1976 году, мы всей семьей репатриировались в Израиль, где мама также работала цветокорректором на киностудии "Берке" в Гиватаиме. Папа (Феликс Рабинович) киноинженер-оптик, специалист по кино и фототехнике. Увлекался художественной фотографией. В Израиле работал в качестве киноинженера-оптика на телестудии "Ульпеней Герцлия". В Израиле, мои родители всю жизнь прожили в городе Ганей-Тиква. 

7] "А мама пошла читать первый манифест ‘Левиафана’." – имеется ввиду манифест группы "Левиафан," написанный М. Гробманом в 1978 году, в Иерусалиме.  

8] "– А почему ваша группа против Леонардо, Микеланджело и Рембрандта?.." – имеется ввиду цитата из 1-го манифеста группы "Левиафан" 1978 года: 

"...Наши враги: а) Историзм, психология, пафос. б) Литературный сюжет, визуальная иллюзия. в) Пренебрежение материалом. Мы против Леонардо, Микеланджело, Рембрандта. Мы против классики, романтики, реализма. Мы против сюрреальности, игры и концепта. Мы против искусства для искусства. Вечная память нашим византийским коллегам..."

9] "...Три основания определяют нашу художественную позицию: 1. Примитив. 2. Символ. 3. Буква..." – цитата из 1-го манифеста группы "Левиафан", 1978 года.

10] Авраам (Аладжем) Офек (1935 – 1990) – израильский художник и скульптор. Родился в Болгарии. В 1949 году репатриировался в Израиль. В 1976 году, в Иерусалиме, вместе с художниками Михаилом Гробманом и Шмуэлем Аккерманом основал группу "Левиафан". Представлял Израиль на Венецианской биеннале в 1972 году. Работы А. Офека находятся в коллекции Музея Израиля, в Иерусалиме, в коллекции Тель-Авивского музея и в других музейных и частных коллекциях. 

11] Шмуэль Аккерман (р. 1953) – украинский, затем израильский художник. Родился в Украине. В 1973 году репатриировался в Израиль. В 1976 году, вместе с художниками М. Гробманом и А. Офеком основал группу "Левиафан". С 1984 года живет в Париже. Выставлялся в Израиле, России, Швейцарии, Голландии и Германии.

12] Ирина Врубель-Голубкина (р. 1943) – родилась в Москве. С 1993 года – главный редактор литературно-художественного журнала "Зеркало", в Тель-Авиве. Жена художника Михаила Гробмана. В 1971 году репатриировалась в Израиль. Вместе с М. Гробманом организовала еврейско-русский культурный центр. Автор многих статей и интервью. Со-куратор (с М. Гробманом) ряда выставок современного искусства. С 1983 года живет в Тель-Авиве.

13] Борис Юхвец (1943-2024) – российский, затем израильский художник. Родился в Ленинграде. В 1974 году репатриировался в Израиль. В 1980 присоединился к группе "Левиафан" и на протяжении многих лет был активным участником выставок и перформансов группы. Выставлялся в музеях и галереях Израиля. Жил в Тель-Авиве. (Б. Юхвец был моим учителем рисования с 1978 года, до моего поступления в иерусалимскую академию художеств "Бецалель" в 1983 году.)

14] Илья Зунделевич (1949) – прозаик, поэт, художник, журналист, редактор, издатель, перформер и куратор. Родился в Таллине. В 1977 году репатриировался в Израиль. В начале 80-х годов присоединился к группе "Левиафан" и участвовал в нескольких выставках и перформансах. В 1984-1989 годах (совместно с И. Малером) выпускал самиздатовский журнал "Ситуация". Публиковался и выставлялся в Эстонии, Израиле и на Западе. С 1996 года живет в Эстонии.

15] Григорий (Цви) Патлас (1950) – актер, художник, раввин. Родился в Одессе. В 1979 году репатриировался в Израиль. Участвовал во многих израильских фестивалях пантомимы и ставил спектакли. Вначале 80-х присоединился к группе "Левиафан" и участвовал в нескольких выставках группы. Преподаватель Торы в Израиле, Канаде и США. Живет в Израиле.

16] Дина Блих (р. 1962) – художник, скульптор, перформер, театральный режиссер. Родилась в Ленинграде. В 1978 году репатриировалась в Израиль. Выпускница Иерусалимской художественной академии "Бецалель", 1987 года. Вначале 80-х присоединилась к группе "Левиафан" и на протяжении многих лет участвовала в выставках и перформансах группы. Автор многочисленных спектаклей и перформансов. Выставляется в Израиле и Европе. Живет в Кирьят-Оно.

17] "... готовится очередная выставка ‘Левиафана’" – имеется ввиду выставка группы "Левиафан" 1982 года, в Иерусалимском театре.

18] Григорий Виницкий (1936 – 2020) – фотохудожник, режиссер, сценарист, член Израильской и Международной ассоциации художественной фотографии FIAP, удостоенный нескольких ее медалей на зарубежных вернисажах. Родился в Украине. В 1966 – 1976 был режиссером на киностудии "Леннаучфильм". Снял 16 научно-популярных и учебных фильмов. В 1976 году репатриировался в Израиль. В 1982-2001 был начальником фото-отдела музея "Эрец-Исраэль" в Тель-Авиве. Был куратором многочисленных выставок. Жил в Тель-Авиве.

19] Ганей-Тиква – ("Сады надежды") город в долине Оно, в центральном округе Израиля.

20] "’Левиафан’ – это мелкая рыбешка" – статья Илана Нахшона о выставке группы "Левиафан" в Иерусалимском театре, опубликованная в газете "Едиот Ахронот", 23 июля, 1982 года.

21] "Ангел смерти" – серия работ Михаила Гробмана, сделанная на Мертвом море, в 1978 году. Движение: Григорий Патлас. Фото: Альтер Фогель. 

22] "От" – אות  (иврит) – буква, знак. Серия работ Ильи Зунделевича 1982 года. Фото: Николай Шерман.

23] Владимир Яковлев (1934 – 1998) – художник, представитель неофициального искусства. Родился в России. Выставлялся в России, Израиле и Европе. Работы В. Яковлева находятся в коллекции Государственной Третьяковской галереи, в Государственном Центре современного искусства в Москве, в Новом музее в Санкт-Петербурге, в Чувашском государственном музее в Чебоксарах, в коллекции М. Гробмана в Израиле и в др. частных коллекциях.

24] Лев Нусберг (р. 1937) – художник, график, автор кинетических объектов, перформер, представитель неофициального искусства. Родился в Ташкенте. В 1964 году основал группу "Движение". Занимается созданием кинетической скульптуры. В 1976 году эмигрировал в Германию. Выставлялся в Москве, Ленинграде, Дюссельдорфе, Париже, Венеции, в Голландии, Лондоне, Бохуме, Турине, Касселе и Нью-Йорке. Работы Л. Нусберга находятся в коллекции Третьяковской галереи и в собрании М. Алшибая в Москве, в Новом музее в Санкт-Петербурге и в других государственных и частных собраниях.  С 1980 года живет в США. 

25] Марк Капчиц (р. 1964) – художник, иллюстратор, арт-директор рекламных компаний. С 2013 года основатель сервиса экспресс-доставки "Бринго" (Bringo) в Москве. Родился в Киргизии. Вначале 80-х репатриировался в Израиль. В 1986 году окончил Иерусалимскую художественную академию "Бецалель". В 1985 году был участником перформанса группы "Левиафан" на улице Дизенгоф – "Хлебников 100". Жил в Лондоне и Хорватии. В настоящее время живет в Москве.

26] Велимир Хлебников (1885-1922) – русский поэт-футурист и прозаик, один из крупнейших деятелей русского авангарда, экспериментатор словотворчества. Родился в Астрахани. В 1908 году был студентом Петербургского университета на естественном, а затем на историко-филологическом факультете. В 1910 году посещал "Академию стиха", затем стал членом группы поэтов-авангардистов "Гилея". С 1908 года публиковался в литературных изданиях. Д. Бурлюк и А. Крученых первыми издали несколько сборников стихов В. Хлебникова. Жил в Санкт-Петербурге, Москве и других городах России. Оказал влияние на творчество Д. Хармса, Н. Тихонова, Н. Заболоцкого и А. Введенского. Дружил с В. Маяковским, Б. Пастернаком, В. Катаевым и другими поэтами и писателями. Автор поэм и сборников "Пощечина общественному вкусу", "Игра в аду", "Ладомир", "Зангези", "Доски судьбы", "Творения" и многих других литературных произведений.

27] "...ИГРА В АДУ, ТОФЕТ, НЕЦАХ..." – "ИГРА В АДУ" – название стихотворения В. Хлебникова написанного совместно с А. Крученых в 1912 году. ТОФЕТ – ад, преисподняя, на иврите: תופת. НЕЦАХ – вечность, на иврите: נצח.

28] "В заметке, опубликованной в журнале ’Круг ’..." – "Группа Левиафан и 100-летие Хлебникова в Тель-Авиве" – заметка в журнале "Круг", №439, ноябрь 1985 года.

29] Савелий Гринберг (1914-2003) – российский, затем израильский поэт и переводчик. Мастер палиндрома. В 1973 году репатриировался в Израиль. Прочитал цикл лекций об израильской поэзии на Иерусалимском радио. Переводил с иврита современных израильских поэтов, в том числе и Давида Авидана. Публиковался в журналах "Время и мы", "Возрождение", "Сион", "22", "Народ и земля", "Континент" и в различных антологиях. Жил в Иерусалиме.

30] Аминадав Дикман (1958-2022) – писатель-эссеист, переводчик, профессор литературы. Заведовал кафедрой литературы на языке иврит в Еврейском Университете в Иерусалиме. Член академии языка иврит. Всемирно известный специалист по средневековой и современной литературе на языке иврит. Переводчик классической и современной поэзии на иврит, в частности И. Бродского и других русских поэтов. Родился в Варшаве. В 1960 году вместе с семьей репатриировался в Израиль. В 2012 году А. Дикман удостоился государственной премии им. Элиэзера Бен-Иегуды, а также и премии Черниховского за образцовые переводы. В 2016 году стал лауреатом премии Министерства культуры за литературное произведение. 

31] Гавриэль Мокед (р. 1933) – израильский писатель, литературный критик и редактор. Родился в Варшаве. В 1946 году репатриировался в Израиль. Профессор литературы и философии. Редактор литературного журнала "Ахшав" с 1957 года.

32] Ира Раухваргер (1951-2001) – российская, затем израильская художница и скульптор. Родилась в Москве. В 1973 году, вместе с мужем, художником Яном Раухваргером репатриировалась в Израиль. Выставлялась в израильских галереях и музеях, в том числе в музее Эйн-Харод и в Тель-Авивском музее. Работы И. Раухваргер находятся в многочисленных частных коллекциях. Жила в Яффо, затем в Бат-Яме.

33] Михаил Генделев (1950-2009) – израильский поэт, писатель, переводчик и журналист. Один из основателей русскоязычной литературы в Израиле. Родился в Ленинграде. В 1977 году, вместе с женой, репатриировался в Израиль. Автор 11-ти поэтических сборников, романа и нескольких сотен эссе и статей. Публиковался в русскоязычных журналах и газетах, включая "Сион", "22", "Вести", "Континент", "Эхо" и во многих других изданиях. В 90-х годах был первым президентом Иерусалимского литературного клуба. Занимался переводами средневековой еврейской поэзии на русский язык. В числе переведенных им поэтов были Моше Ибн-Эзра, Шломо Ибн-Габироль, Иегуда Галеви, Шмуэль ха-Нагид, Иегуда Альхаризи, а также Хаим Гури и другие современные израильские поэты. В 1993 году М. Генделев был удостоен литературной премии Этингера, а в 1995 – литературной премии Цабана. В последние годы жил на два города – в Иерусалиме и Москве. 




https://zerkalo-litart.com/?p=15606&fbclid=IwY2xjawKiYQ5leHRuA2FlbQIxMQABHjjJfSIzPrg2MqwUyKds05eFGydFzV70rUNL2JdVBhfD8S6gL2qQg-rel3_Y_aem_BmiApxT1k9WoTOXigg5OFQ&sfnsn=wa


 

Первое знакомство

Мавзолей астонавта

Левиафан и я


 
 
Measurements are given in centimeters, height × width
All the reproduction photos of Lena Zaidel's artworks in this website,
are taken by Michael Amar, unless otherwise noted.
  

All rights reserved to Lena Zaidel copyright 2008-2023